Кибер-вождь - Страница 87

— Меня ищет контора А'Райхала.

Клон вроде бы прислушался, но не хотел отрываться от песни.

Я верил в благодать,
Но это все прошло.
Куда ни погляжу —
Кругом одно манхло.
В башке стучат часы,
Рука сжимает нож.
Смывайся — или ты
Живая не уйдешь
Манхло, манхло.
Весь мир — манхло…

— Ну и что? — Он даже не обернулся. — Ты мне брат, пришел ко мне — устраивайся. Места хватит.

— Твоя подруга не выдаст? Она могла видеть меня в новостях…

— Она одни моды смотрит и про то, как в Элитэ живут. И не стукачка по душе. Живи спокойно. Вот за соседей не ручаюсь — выродки.

— Спасибо, Клон. Я до утра — и пойду. А ты смотришься хуже, чем в песне. Крутит?

— Угу. Второй день уже, паршиво это. Похоже, мне обманку сунули — уж больно долго выворачивает. А до врача идти — дорогой околеешь.

— Хочешь терпозин?

У Клона вспыхнули глаза. Он выпрямился, вытер руки о рубашку.

— А есть? У тебя? Ты что — тоже начал?.. А где брал? Он не протезный?..

Заветную коробочку Клон ощупал и едва не облизал, любуясь фирменной маркировкой; Фосфор отобрал упаковку и сам выдавил Клону «шайбу» из блистера. Противно было наблюдать, как Дурман старательно разжевывает ее, как тщательно запивает, полоская рот, чтобы и крошка терпозина не пропала, а затем облизывает губы. Хлип пел про него.

— Ох. Ну, ты меня спас. — Клон растянулся на измятой, скомканной постели, блаженно прислушиваясь к ощущениям, — ломящие боли таяли, дышать становилось легче. Вообще терпозин — не наркотик. Им лечат неприятности на выходе. Но есть в терпозине дрянная особенность — если завысишь дозу, тебе все становится неохота и мимо. Ты не тянешься, а мертво висишь; ты весь неподъемный и прозрачный. Твои руки замирают на руле машины, на штурвале флаера, на рычагах экскаватора; пищит сигнал, включается автопилот, тебя бьют по щекам и спрашивают твое имя и фамилию. Некоторым нравится такое взвешенное состояние.

Начиная висеть, Клон без опасений глядел, как Фосфор раскладывает на полу тяжелые компактные детали. Вроде сборной мозаики, но получается двуствольная винтовка. Клон впадал в покой все глубже, а Фосфор, приладив лямки из шнура, убедился, что на плечах под плащом обе половины винтовки висят удобно, а защелки размыкаются на рывок средней силы. Состыковать стволы с прикладом — доли секунды. Он проделал это несколько раз.

— А за что тебя ищут? — спросил Клон уже вязким, непослушным языком.

— Я готовил теракт. И он удался.

— М-м-м-м. Уходить надо.

— Я должен сделать еще кое-что; потом уйду.

— Пути знаешь?

— Да. По манхлятникам, в обход видеокамер. Мое лицо заложено в систему мониторинга.

— Тебя кто-то умный учил… А то — беги сразу, не ищи приключений.

— Не могу. Они убили мою девушку.

— А-а-а-а-а. Это повод. То есть, — до Клона медленно дошло, — кого убили? Нашу, из храма?!

— Нет. Ее звали Лильен.

— Лиль… — Клон наморщился, с усилием открывая память. — Не знаю. Но угораздило тебя по-крупному, однако.

Вместо ответа Фосфор вновь щелкнул, соединяя половинки в цельное оружие, и вскинул винтовку к плечу.

— Я хочу помолиться. У тебя есть первый диск Пророка?

— Как же! — воспрял Клон, поднимаясь. — Чтоб у меня — и не было!..

Подарок! Увидеть, как молится Фосфор, — все равно что Друг к тебе зашел!..

Лента привыкла, что в доме звучат диски Энрика. Не удивлялась, когда Клон танцевал сам с собой, слабо и сипло вторя голосу из динамиков — голосу то бархатно-плавному, то страдающему, то гремящему так, что душа вздрагивала. Иногда, если песня врезалась в сознание, сливалась с ударами сердца — просила выключить, и тогда они скандалили. Но, войдя и увидев полуобнаженного парня, чьи длинные волосы разлетались вслед сильным поворотам торса, а руки плыли в воздухе, Лента загляделась, залюбовалась на него, в то же время чувствуя, что не к добру это все — песня, танец и музыка. Парень был — как воплощение горькой и славной судьбы, о которой пел Энрик.

Как я одинок!
Мой путь лежит в ночи.
Сколько я прошел?
А сколько еще идти?
Мой путь — наверх,
Он труден и жесток.
Там, где упаду, —
Вырастет цветок.
На столбе — цветы!
Здесь окончен путь мой.
На столбе цветы
С черной траурной каймой.
Задержите шаги
Там, где я изнемог,
И ступайте вперед.
Мне же — черный цветок.

Эрла Шварц, не менее чувствительная, но более проницательная, сказала бы: «Вот — совершенство, обреченное на гибель».

Фосфор заметил девушку, но не посмотрел на нее, не сказал ей ни слова. Если ты уходишь в Ночь по стопам Друга, лишние слова не нужны. След в след, прямо во тьму, туда, где у костра Мертвый Туанец ждет смело переступивших грань между жизнью и смертью. Что ты принесешь к костру Ночного Охотника? Свой стыд или свою гордость? Потупишь глаза или открыто встретишь его синий взгляд?

«Путь к Другу открыт отовсюду», — учит Пророк. Значит, чтобы вступить на него, годится даже ночлежка, где прозябал бывший послушник, плутая сердцем и умом между явью и грезами.

*** * ***

— Мадам Чара, если вы ждете от меня злорадных слов вроде: «Я счастлив видеть вас здесь», вы их не дождетесь.

— Мистер Хармон, если вам мой вид так же неприятен, как мне — ваш, вы поступили бы мудро, избавив нас обоих от этой встречи.

Чара, более двух суток просидевшая в камере 15-го подвального изолятора, уже пережила все: отчаяние и депрессию, период слепой ярости и безысходный, душераздирающий страх за дочерей. Она приготовилась к тому, чтобы вести себя достойно напоследок. И она в этом преуспела. Она держалась без лишнего пафоса, однако уступать Хармону в словесной дуэли не собиралась.