Кибер-вождь - Страница 7

Изредка в его мир видений врывались телепередачи новостей — чуждые, пугающие, странные, они вносили разлад в душу и поднимали новую волну страха, доходящую до острого панического состояния, и Фердинанд, чтобы хоть как-то забыться и отвлечься, вновь и вновь смотрел и слушал Псалтырь, все более уподобляясь царю Давиду, в исступлении твердящему: «Из глубины взываю к тебе, господи!..»

Но иные лица, иные образы стояли перед глазами. Дымка… Маска, остервенело размахивающая клинком… Фанк с остановившимися глазами… Теперь Гильза с развороченной грудью! Они гибли, гибли один за другим, но не желали позвать его на помощь! Не доверяли… не нуждались… боялись подставить под удар?.. Они его уже ударили — в самое сердце. Что они делают? С кем связалась Маска? Этот высокий человек в упор расстреливал группу киборгов и человека-наблюдателя из импульсного ружья! По сообщениям полиции, это был F60.5, тот, который за несколько лет уничтожил семьдесят шесть полицейских киборгов. Вот новый друг твоей дочери — маньяк! Выросли дочки! Ты, отец, стал им не нужен, более того — ты стал обузой, со всей своей нравственностью и устаревшей моралью. А так ли случайно другой человек, Рыбак, переполошив Город, уронил старый «харикэн» на базу в Бэкъярде?.. Думай, Фердинанд, думай, в чем ты был не прав, если твои дочери, получив волю, связались с террористами, с маньяками и затеяли войну не на жизнь, а на смерть? Ведь именно ТЫ писал им программу свободного развития личности. Выходит, что ты запрограммировал их на насилие, на смерть?..

«Я не убивал, — шептал Фердинанд, — я не приказывал убивать…» Но тут же в круговорот мыслей властно вторгался голос Святого Аскета. Аскета — потому, что он никогда ни с кем не встречался, а Святого — потому что он ни на шаг не отступал от своих убеждений: что киборги чище и совершеннее людей, что киборги должны познать мир через добро, и их миссия — внести это добро в мир, очистить и облагородить людей, своих создателей. Узнав, что несет в себе ЦФ-5, а затем ЦФ-6, Святой Аскет предал анафеме его, Фердинанда, и решительно отмежевался от тех «отцов», которые согласились сотрудничать с Фердинандом, и сейчас гневные слова Аскета снова оживали в памяти:

«…Ты внес в Банш понятия воровства и насилия… Наказание тебе будет в детях твоих, потому что вы прокляты. Вы несете клеймо насилия и разрушения… Созидать, а не уничтожать; производить, а не воровать… Преступники не могут построить Новый Мир!»

И те фразы, которыми раньше Фердинанд с легкостью опровергал своего оппонента, теперь стыли и цепенели в его мозгу. И прокурорским тоном звучал голос невидимого Аскета:

«Настоящий ученый должен предвидеть использование своего открытия, если он чувствует ответственность перед людьми. Ты ослеп, Фердинанд. Тебя предупреждали — ты не послушался; теперь смотри на дело рук своих. Разграбленные магазины, разбитые, разломанные андроиды — ты этого хотел?»

Фердинанд устал от бесконечного мысленного диалога, но прервать его по своей воле не мог — спор продолжался автоматически, мысли бежали и бежали, одна за другой, как строки на экране — грустные, печальные мысли.

Фердинанд не пытался ни бежать, ни скрыться. У него не было сил, да и незачем было спасать эту жалкую, ничтожную жизнь, если потеряны ее смысл и цель.

*** * ***

В исследовательском отделе звучала цензурная, но горячая и искренняя брань. Ругались Гаст и Пальмер; Селена, выглядевшая куклой, молча выжидала, чья возьмет. Но победил третий — Хиллари; едва он вошел в отдел, как все смолкли — словно рубильник повернули.

На часах скромно темнела цифра — 11.03; цифра невероятная — поскольку Хиллари никогда не опаздывал. Хиллари был без галстука, без брючного ремня; волосы его явно не общались с расческой, а пиджак он нес через плечо, зацепив за вешалку пальцем, согнутым в крючок. Он был в мятой рубашке. По лицу его плавала улыбка Будды, понявшего суть мироздания.

Обычно так являлся Гаст — не вовремя и неопрятно. Вальпургиева ночь все перетасовала — Гаст пришел, на удивление, рано, а Хиллари словно взялся сменить его в роли шалопая.

— Здравствуйте, — глаза Хиллари блаженно лучились тихим счастьем. — У нас все в порядке?

— Ааааа… да! Вполне, — нервно кивнул Гаст. — Мы тут… текущие проблемы…

— Босс, — Пальмер, скрепя сердце смирившись с необычным обликом начальника, решил посвятить его в суть ругани, — я возражаю против того, что Гаст сделал с Маской!

— А что? — Хиллари витал где-то далеко.

— Я, согласно твоему распоряжению, последовательно изучаю ее мозг. Продвинулся до Первого Закона. И вдруг он срочно берет ее к себе на стенд, что-то в ней смотрит, а потом я нахожу в ее памяти дыры!

— Неправда. — Гаст вернулся в колею. — Дыры там были всегда! Это следы приоритетного стирания. А может, она себя стирает прямо здесь. Вот бы ты чем занялся, Паль! И мне НАДО было влезть в нее! Это заказ полиции — версия событий на Энбэйк глазами террористов.

— Нет, я полагаю, что те дыры появились после того, как…

— Паль, — голос Хиллари мало-помалу начал обретать привычную звучность, — а ты бы заявил все это под присягой? На Большом Жюри?

Слабым местом Пальмера был педантизм — это врожденное, тут ничего не поделаешь. И вывести его из строя было легко — просто заставить его усомниться, запустить генетически детерминированный механизм сомнения — а там оно само все парализовало.

— Ну… я хотел сказать, что… нет, я не уверен, но…

— В таком случае и говорить не стоит, — назидательно заметил Хиллари — впрочем, с благосклонным видом, подразумевающим «С кем не бывает?!»; улыбкой он отослал Пальмера к его стенду, второй улыбкой активировал нахмуренного Гаста: — Что сделано за утро?