Последнее слово было сказано со всей издевкой, на какую был способен Конрад; Хиллари подумал, что новая кличка прирастает к нему все прочней, но раздражения не ощутил.
— Называть меня Фердинандом могли только члены моей семьи и близкие друзья. Ни к одной из этих категорий вы не относитесь, — продолжал Конрад говорить, лежа и с закрытыми глазами, а Хиллари весело думал: «Как же это напоминает прием у психиатра! И когда Конрад это поймет?..», — так что потрудитесь обращаться ко мне официально.
— Официально вас не существует, — продолжил мягким голосом Хиллари, — именно об этом я и пришел потолковать. То есть — о перспективах вашей будущей жизни.
— Не беспокойтесь, — Конрад по-прежнему не открывал глаз, — я уже все представил: дознание, суд, тюрьма. Через это проходят многие, и я смирился. Я все приму спокойно и достойно. Да, это я создал ЦФ-6, но свою семью я на террор не программировал и приказов таких не отдавал.
— Их, должно быть, — не удержался Хиллари, — в BIC настроили на погром и насилие.
Конрад повернулся к стенке, давая понять, что разговор окончен, и начал натягивать спальник на голову.
— Дело в том, — нарочито громко произнес Хиллари, — что вы не угадали. Не будет никакого суда.
Как и ожидал Хиллари, Конрад продержался недолго. Спальник полетел в сторону, а Конрад вскочил и оказался перед Хиллари. Лицо его исказилось, он навис, как карниз, угрожающий обрушиться.
— Что тут происходит?! — закричал Конрад, и в его голосе послышались нотки сломанной и дребезжащей двери. — Что вы опять придумали? Зачем же это следствие?! Или — очередной фарс?!
— Успокойтесь, — Хиллари чувствовал вокруг себя незримую защиту, психологическую преграду; он поставил ее прежде, чем войти сюда, и она не давала Конраду подойти ближе чем на шаг. — Следствие настоящее, но не все его материалы будут переданы в суд. А что касается вас, то вам и беспокоиться не о чем — вам не будет предъявлено обвинения, и под суд вы не пойдете. Он состоится без вас.
Конрад опять бросился к стене, но она была так близко, что он, можно сказать, просто отвернулся, а затем вновь занял прежнее положение.
— Во всем этом… — Конрад поднял руки, беспокойно ощупывая воздух; нервы его были до предела расстроены, и все вызывало у него вспышки гнева и страха, — …заложен чудовищный подвох!..
— Напротив, я откровенен, как никогда, — Хиллари выдержал паузу. — Если выставить вас на суд, то придется объяснять, кто вы такой, — а этого мне меньше всего хочется; вы меня поймете, если не забыли, что произошло в вашей квартире и при каких обстоятельствах вы ее покинули. На открытом судебном заседании обойти такой факт невозможно, остается одно — скрыть и стереть его, а заодно и Конрада Стюарта. По документам вы проходите у нас как объект с шифром и номером — без имени, пола, возраста и внешности. Конрад Стюарт пропал без вести, исчез. По истечении предусмотренного законом срока вас объявят умершим.
Конрад опустил руки, в глазах его отразились тоскливый ужас и отчаяние, а по лицу разлилась меловая бледность.
— Что же со мной будет? — неожиданно тихо спросил он. Не дожидаясь нового приступа злости, Хиллари ответил:
— Вот об этом и речь. Вы будете избавлены от суда… но мы не можем отпустить вас — вот просто так, на все четыре стороны. Ваша прежняя жизнь закончилась. Начать ли жить заново? Выбор за вами.
— Я все понимаю, — у Конрада побелели даже руки, — вы дьявол. Сейчас вы опять начнете свои посулы и уговоры, чтоб вынудить меня продать свою душу. Лучше бы я объявил голодовку.
— Всегда успеется, — ответил Хиллари. — Для начала выслушайте меня, а там решите, как вам быть. Я предлагаю вам судебный иммунитет, но не задаром; взамен вы должны согласиться работать у меня в проекте. Видите, как я вас ценю, какие усилия прилагаю, чтобы заполучить в свой штат.
Конрад подумал, что ослышался.
— Я?.. Меня? — повторил он, глядя на Хиллари с недоумением. — В вашем проекте?! Да никогда! НИКОГДА!!!
— А что в этом плохого? — пошевелив пальцами, Хиллари начал по очереди загибать их. — Полная смена документов и личности — раз. Уж военная разведка постарается, не извольте сомневаться!.. Никто ни о чем не узнает — два. У нас закрытость и секретность. Мы даже «политичку» сюда на выстрел не подпустили — а уж как они хотели все разнюхать!.. Кадры подбираю лично я. Вы сможете реставрировать свою «семью» — это три — и работать именно с этой группой, изучать их.
— Они не машины, — застонал Конрад, — они свободные личности!
— Вот и будете ими заниматься, — утвердительно наклонил голову Хиллари, — психиатры же изучают личность — ведут лонгэтюды, тестируют людей. Они увлечены своей работой, любят подопечных, и вы тоже…
— «Антикибер» ловит и убивает семьи!..
— Убивает их «Взрыв», — парировал Хиллари, — а проект пресекает преступную деятельность баншеров. Я готов согласиться, что иногда мы делаем это плохо и методически неверно… А неповрежденных киборгов мы чистили и возвращали хозяевам. Теперь все, кому вы привили культ самоубийства, будут оставаться в проекте для углубленного исследования. И мне нужен человек Банш, который смог бы преодолеть предубеждение к проекту и помочь и мне, и киборгам, потому что отныне те, кто сделает «Взрыв», действительно обречены — их мозг пойдет в утиль. Кроме этого, я хочу помешать пятой и шестой версиям распространяться на манер туанской гнили, иначе новое поколение баншеров перезаразит носителей прежних версий и неизвестно, во что это выльется. Киборги — товар; если их признают социально опасными или на них резко упадет спрос, производство будет перепрофилировано, а киборги — изъяты из пользования; вот тогда-то речь пойдет о массовом уничтожении. Помните, как сняли с производства флаер «сирокко» за то, что он трудно управляется в полете? Как сносили дома в Порту, когда выяснили, что дешевле их построить заново, чем доделывать до норм сейсмоустойчивости? Как на крейсерах «гелиос» меняли все внутреннее покрытие, потому что оно выделяло отраву?..